нас, или подтверждает гетеронормативные стереотипы. Жаловаться на злоупотребление профессиональным положением или непрофессиональное поведение часто бывает необходимо, а при определенных обстоятельствах это еще и признак героизма. (К сожалению, иногда это становится рутиной: только за время написания этой книги мне пришлось подать жалобы на трех «специалистов»: стоматолога, который, ковыряясь у меня во рту, рассказывал, как проделывал дыры в диафрагме своей жены; физиотерапевта, который якобы для того, чтобы заставить меня сократить определенную мышцу, посоветовал мне представить, как я захожу в лифт с очень сексуальным парнем, в присутствии которого не хотела бы пукнуть; и бухгалтера, который на вопрос, могу ли я обойти его стол, чтобы указать на нужные данные, ответил: «Конечно, но только если вы уткнетесь грудью мне в лицо»). Тем не менее, даже если наши жалобы оправданы, стоит быть аккуратнее, чтобы они не стали позой по умолчанию, негативной петлей обратной связи, в которой мы культивируем привычку утверждать собственную добродетель или достоинство, отстраняясь от жалких, подлых желаний и недостатков, которые мы диагностируем у других. Нам нужно уметь высказывать свои претензии, не переоценивая их и не превращая их в умственную привычку, тем более что такая привычка может помешать нам прощать собственные ошибки или глубже познавать себя[74].
За пределами утверждений о невинности и беспомощности, за пассивно-агрессивным упорством в том, что вам не понравилось («Вино было белое. Я больше люблю красное, но выбора у меня не было», – говорит Грейс, вспоминая ночь с Ансари), расстилается океан, океан того, что вам нравится, чего вы действительно хотите, того, о чем вы можете попросить; океан того, о чем вам сложно попросить; океан вещей, о которых вы еще не знаете, но которые вы захотите после того, как попробуете; океан того, чего, вы думали, вам хотелось, но оказалось, что вы хотите не этого (или, по крайней мере, не сегодня), и так далее. Мы должны научиться бороздить этот океан, если мы не хотим бесконечно кипеть от негодования, разочарования и жалоб. (Говорю это как человек, который закипал не раз.) Если чьи-то желания не совпадают с нашими, разумеется, они могут казаться отталкивающими или неправильными. Но если мы систематически будем отрицать или осуждать их, наша позиция может стать формой проявления стыда или власти, не говоря уже о том, что она оградит нас от рисков, связанных с озвучиванием наших желаний или хотя бы признанием, что мы вообще чего-то желаем. И это действительно риск, потому что принятие нашей похоти, извращений, уязвимости и возможного выбора открывает их для чужого мнения, которое может заклеймить их как нечто, наделенное ложным сознанием, политически несовершенное, неразделенное или нежелательное, навязываемое, саморазрушительное, странное, слащавое, избыточное и даже подлежащее уголовному преследованию.
Чтобы изменить ситуацию, нам нужно позволить себе не бояться заразной амбивалентности и экспериментировать с описанием (более того, с проживанием) сексуальных контактов за пределами греха, насилия, оскорбления или травмы. Как сказал порно-актер и ведущий подкаста «Против всего» Коннер Хабиб: «В сексе содержится множество смыслов. Если рассматривать его исключительно как источник опасности или влечение, которое не все могут держать под контролем, или как власть, как заднюю мысль, или как жизненный аксессуар, мы очень многое потеряем». Одна из таких рамок рассматривает секс как средство обучения. «Сексуальная распущенность способствует развитию особых форм интеллекта; немногие люди знают об этом», – пишет Дойл. Нам нет необходимости ратовать за беспорядочную сексуальную жизнь как таковую, чтобы заметить, что переосмысление сексуальной активности как потенциального средства обучения, способа сбора информации может стать достойным дополнением (или даже достойной заменой) для социально приемлемых способов описания секса и участия в нем. Без пространства для обучения у нас нет шансов понять, чего мы хотим (или чего мы хотели бы избежать).
Я согласна с Фаз в том, что «настоящие освобождение и свобода должны предполагать и свободу делать то, что мы хотим, и свободу от репрессивных структур и требований». Но я никогда не смогу согласиться с желанием подавить «свободу на» что-то. И вот почему: эксперименты с жесткой свободой на совершение чего-либо помогают смягчить нарушения и упадок, которые попадают в категорию свобода от. «Демонстративное, настойчиво свободное поведение – словно свобода уже обретена» создает реальность, отличную от той, что мы порождаем, когда настаиваем на «пагубных аспектах нашего бесправия»; концентрация на последней не приближает нас к первой. Готовность к «свободе на» что-то не уничтожит – и не может уничтожить – склонность к недостойному поведению, осуждению или опасности; никакое расширения прав не избавит от ужаса этого мира и не должна ограничивать наш протест против него. Но свобода на что-либо действительно способна в корне изменить наши реакции, возможности, способности и стремления. Не говоря уже о нашем репертуаре ответов на желанную или нежеланную сексуальную активность, а также на активность, которая находится где-то посередине (а сюда можно отнести, давайте посмотрим правде в глаза, большую часть сексуального взаимодействия, даже с постоянным партнером). Она также может поменять то, что нас привлекает – не в том смысле, что можно полностью избавиться от нежелательного, но в том смысле, что без расширения прав у человека практически нет шансов создать условия для привлечения (или укрепления) того, что он или она хочет или, по крайней мере, готов или готова попробовать.
ИСТОРИЯ, КОТОРУЮ НАМ РАССКАЗЫВАЮТ – СВОБОДА ОТ + СВОБОДА НА – ТАЛАНТЛИВЫЕ И СМЕЛЫЕ – ТЕМНЫЕ КОМНАТЫ – КВИР-УРОКИ – ВСЕГДА ВОПРОС ВЛАСТИ – У МОЕГО ТЕЛА НЕТ НИЧЕГО ОБЩЕГО С ТВОИМ – ПРАВДИВЫХ ИСТОРИЙ НЕ СУЩЕСТВУЕТ – МИФ О СВОБОДЕ – ДРУГОЕ НАСТОЯЩЕЕ
При столкновении с оживленным пессимизмом C. Е., у тех из нас, кому, скажем, за сорок, может возникнуть соблазн сравнить текущий момент с идеализированными обстоятельствами времен нашей юности и увидеть, что он не такой веселый, не такой свободный. Вот что пишет, например, провокаторка Лора Кипнис в своей книге «Нежелательные достижения: сексуальная паранойя пришла на кампус»:
Для моего поколения, период взросления которого пришелся на слишком короткий промежуток между сексуальной революцией и моментом, когда СПИД превратил секс в место преступления, заполненное преступниками и жертвами, в этот короткий период секс, даже если он не был прекрасным, а порой задевал чьи-то чувства, относился к категории жизненного опыта; все разбрасывались словами «удовольствие» и «свобода». Но студенческая культура развивалась, и теперь метафоры направлены на изъятие, а не на добавление: секс, скорее, что-то у вас отнимает, по крайней мере, если вы женщина – вашу безопасность, ваш выбор, ваше будущее. Это заразно: вы можете заразиться травмой, которая,
